До сих пор агрессия представала неким мировым злом, которому противостоит культура. Его надо сдерживать, разряжать, отводить в приемлемое русло. За этим негласно стоит наивная уверенность: никто изначально не хочет причинять другому зло. Тогда любая агрессия мотивирована, дает некую, пусть не всегда очевидную, выгоду. Однако зло может быть привлекательно само по себе. Исследования мотивированного зла начинаются в конце 30-х годов, с наступлением эпохи тотального насилия. Тогда появляется и представление о фрустрации как главном механизме. Фрустрация, то есть помеха, препятствие на пути достижения цели, всегда побуждает к агрессии. А агрессия всегда является результатом фрустрации. Долгое время этот механизм почитался универсальным и все объясняющим. В схему легко укладывались ярость детей, которым не удается немедленно исполнить свои желания, и чудовищные убийства из-за какой-нибудь на первый взгляд незначительной причины: так малолетняя нянька из рассказа Чехова «Спать хочется» душит порученного ей младенца из-за непреодолимого желания уснуть.
Теория получила широкое признание и среди ученых, и среди образованной публики. Агрессия предстала результатом лишения организма возможности удовлетворить какие-то существенные потребности. А раз так, оправдание налицо — оправдание не зла, но побуждения. Вроде насильник, но ведь и жертва — заложник своей потребности. Еще шаг — и изнасилование можно объяснить фрустрацией сексуальной потребности.
Но, увы, все не так просто, как хотелось бы. И фрустрация, оказывается, не всегда ведет к агрессии, а в основном у тех, кто уже усвоил привычку реагировать агрессивно; и изнасилование в большинстве случаев, как сейчас признано, — это акт агрессии по отношению к женщине, а не сексуальные притязания. Желание причинить зло и утвердить свою власть силы первично. Те же, у кого сформированы другие привычки, кто умеет реагировать иным образом, могут и не реагировать на фрустрацию агрессивно.
Оказывается, совершенно не обязательно искать фрустрацию всюду, где происходит насилие. Агрессия может быть выгодна, а может быть привлекательна сама по себе. Демонстрация агрессии — иногда главный показатель силы и «крутизны» в стайных сообществах, которые особенно характерны для юношеских и подростковых субкультур. Сюда можно добавить и межпоколенческую агрессию старых к молодым, отцов к детям. Агрессия открытая (наказания, порка и оскорбительная критика) и скрытая (давление, поучения, советы) по-прежнему остается основным инструментом власти. И если молодежь может чувствовать себя фрустрированной: ее долго не подпускают к взрослым благам, а за агрессию наказывают, то у взрослых агрессия есть модель поведения, весьма выгодная и к тому же морально одобряемая. Сколько желающих пойти в учителя и в родители! Вспомним тотальную модель перевоспитания и переделки всех и вся в советском обществе (от поучений соседскому ребенку до порицания академиков)

Агрессия как модель или способность к заражению

Многое зависит от нашей собственной интерпретации событий: и помеха на пути к достижению цели не побудит к агрессии, если она не переживается как неприятное событие. Если в лабораторных опытах, где помехи создаются искусственно, над испытуемыми еще и смеются или ведут себя в оскорбительной манере, количество агрессивных реакций резко возрастает. Парадоксальным образом интерпретация, восприятие своего эмоционального состояния становится впереди лошади, то есть самого эмоционального состояния. Если я считаю, что эта ситуация меня не обижает, я не обижаюсь. Если я интерпретирую ситуацию как оскорбляющую меня, я оскорбляюсь и злюсь. Этот «когнитивный переворот» (сознание впереди реакции) ведет к удивительно оптимистичным и плодотворным попыткам контролировать агрессию.
Если прежде нам оставалось надеяться лишь на сдерживание или наказание (агрессия против агрессии), то теперь можно говорить о комментировании или обучении интерпретациям. Когда подросток рвется в драку, его остановить почти невозможно, и приходится отвечать агрессией. Но в спокойном состоянии он может описать, что с ним происходит, когда он злится. Например, кровь бросается ему в голову, он ничего не видит, кроме носа противника, в который хочет ударить, в голове становится пусто, а в животе холодно. Мы увязываем все симптомы с интерпретацией злости, и когда потом в похожей ситуации симптомы появляются снова, он уже знает: то, что он испытывает, называется злость. А состояние, которое он может узнавать, предугадывать, он сможет и контролировать.
Просто? Да. Как все гениальное. Маленький агрессор, о котором уже шла речь и которого нельзя было остановить никаким наказанием, совершенно переменился, когда мать по совету психолога начала просто комментировать то, что, по ее мнению, испытывает ребенок. Промучившись с его почти патологической агрессивностью несколько лет, она была потрясена тем, что за два-три дня удалось изменить его поведение и установить с ним доверительные отношения.

Автор Маргарита Жамкочьян